На первый спектакль к нам пришел Роберт Вайатт (Robert Wyatt).
Скорее, не так. В Эдинбурге спектакль «Мефисто-Вальс» посмотрел Роберт Вайатт с женой Эльфи. («А я знала, а я знала, что будут подсолнухи!»)
Я не знаю, как изменилась бы моя жизнь, если бы не пластинка Rock Bottom.
Поехал бы я тогда в Тарту на хипповый сбор? Изъездил бы пол-России автостопом? Писал бы рассказы, был бы так влюблен, уехал бы в Прагу? Встретил бы Сашу Давыдова (первый «косяк», и мир распахнулся и слетел с петель)?
Нет, наверное…
Недавно, на кинофестивале в Венеции, я проплывал мимо огромного дома. Что-то ёкнуло внутри. Вспомнил – Роберт Вайатт. Здесь он начал этот альбом.
И я снова купил эту пластинку (продавец в магазине прокомментировал покупку – «Best ever»).
Прошло много времени, но ЭТО не изменилось. С первого звука я потерял смысл человеческих амбиций. Потерял так же легко, как и 30 лет назад. Тогда, с этими звуками я бросил все и полетел по дороге сердца…
А теперь в Эдинбурге я постыдился сказать, что я и мой Мефисто такой, потому что Rock Bottom. Моего английского не хватало, чтобы сказать главное… Слова его я тоже не передам. Они останутся на этой улочке в копоти зажигалки Zippo:
— Только я сам мог передвинуть себя в параллельные миры… Другим бы я не доверил. Но сейчас это случилось. Спросят меня — «что такое Мефисто-Вальс?», — (долго смеется) — Форма жизни? Ну да… Забываемая форма? Нет. Кому забывать? Я же не обвинитель… Нереальная форма жизни. Вот. Нереальная жизненная форма. Unreal form of life.
Пугало стояло на окраине поля, и ржавые банки уже давно никто не менял.
Шляпу украл ветер, и от пальто остались одни отрепья.
Радость приходила с Декабрём.
Деревенские детишки лепили рядом с ним огромного снеговика. Все как надо! С ведром на голове и с морковкой вместо носа. Рукав Пугала связывали с лапкой снеговика и с визгом кидали в них снежками. Хотели, наверное, их разлучить.
Пугало улыбалось. Правда! Улыбалось!
А потом приходил на цыпочках Апрель и забирал снеговика. Только прутик оставался в рукаве Пугала.
Но – ничего! Придёт Декабрь. Нескоро, но придет. Я подожду.
Я подожду
Привет всем!
Через неделю DEREVO начинает серию выступлений – где?
Правильно – в Эдинбурге! В восьмой раз.
Вроде бы незачем уже. И все призы главные получены, и не знает нас только первая жена мэра, да и то, только потому что живет на Мальте.
Но…. как-то без Фринджа год какой-то неполный. Это беговая дорожка. Во времени. Бег назад. В честные дни.
Мы как бы сдаем спектакль на закалку. Раскалить, остудить, согнуть. И опять: ковать, звенеть, в фартуках и радостно.
Есть риск, что подкова спектакля лопнет, да – бывает.
Но это и есть Фриндж.
«Мефисто Вальс» становится радостным спектаклем. Я так и не смог написать к нему текст. Я пробовал и я умею. Но – не нужен ему текст.
Извините за абсолютно примитивное изложение сложной теории агорафобии. Тема эта достойна более подробного рассмотрения. Возможно, вернусь к этому вскоре на занятиях.
Сызмальства человеку нужна физическая граница мира.
Та, что напоминает предродовую тесноту. Это пространство может быть пещерой, дуплом, квартирой, спальным мешком… Даже ставя палатку в поле, ставят её у дерева – не потому что дождь или ветер. Какая-никакая защита.
Пропуская восьмитомник комментариев перехожу к заключению:
агорафобией в минимальных её проявлениях страдают все.
Вот это интересно для DEREVO.
В случае Тершиллинга – острова 4 на 20 км – есть возможность попробовать то, что с трудом проходит на занятиях в зале.
Например, упражнения, связанные с увеличением поля воздействия на публику, технику «далёкого фокуса глаз», изменение танца из-за дистанции до партнера, моментальный переход в состояние танца на глазах у зрителей, и многое другое.
В манифесте DEREVO сказано – «небо начинается прямо от земли»…
Легко сказать… Как-то на Эльбе, я, мокрый и весёлый, закричал Гайворонскому:
– Чего не купаешься?
– Меня не приглашали…
Полтора месяца работы: Питер, Москва, Потсдам, Дрезден, Лейпциг!
Искренне поздравляю студентов Настю Пономарёву, Павла Алёхина (Глеб Синичкин), Махину Джураеву. Это первый полностью придуманный и сделанный ими самими спектакль.
Алексей Ланской уже, ни больше ни меньше, технический директор DEREVO!
Также Настя выступила в главной роли (Пьеретта и Верная Мартышка) в спектакле «АРЛЕКИН» на «Золотой Маске». Очень неплохо для двух лет работы в DEREVO…
Любимый наш OEROL – Тершилинг. «DEREVO school on wheels» будет импровизировать все 10 дней, по всему острову. И днём, и ночью.
И чудесный фестиваль-ярмарка «Шаубудензоммер» в Дрездене, где тенты и зазывалы… все как давным-давно…
А потом — Эдинбург с «МЕФИСТО-ВАЛЬС». Не можем мы без этого адреналина. Там Аня Богодист развернула широкомасштабное наступление на бедных шотландцев. «Russians in Roxy». Уффф..
Ну вот! Более сухих и безликих новостей давно не писал. Ещё только фото на паспорт приложить и вазу на окошке с половиной кота.
Весна. В переводе на все языки – Весна.
Свист за окном. И сухой инжир в стекло!
Внизу во дворе — задранные головы мальчишек-нахимовцев. На транспаранте — подтёки гуаши: «Антошку на царство!»
В системе «Дерево» существует целая серия упражнений, посвящённых работе с «якорями» — привычками, предпочтениями, обязанностями, желаниями…
Упражнения эти я с удовольствием испытывал (с его радостного согласия) на единственном подопытном. Многие упражнения оказались правильными. И человек этот стал счастливым и весёлым, ещё более, чем был. Для окружающих он стал бесполезной фигурой, но — ужасно интересной.
Человек этот появляется в моей жизни не часто. И всегда в точку.
Я смотрел на надпись «Кецаль. Глава вторая».
Чувствовал, что несколько людей в мире тоже сейчас беспокойно оглядываются.
Зазвонил телефон, не мобильный, а давно ненужный — офисный. Это позвонил он и попросился пожить в студии.
Приехал с рюкзачком, опять весёлый. Вырыл во дворе землянку, поставил над ней палатку. Целый день солил капусту, пел и подметал.
Если я пойду налево, а он направо, то, обогнув землю, мы опять встретимся.
Про землянку он сказал, что хочет разобраться с сосанием лапы медведем, замедлением функций организма, и самим нахождением ниже человеческого поля деятельности. Он просил меня задвинуть крышку и присыпать его землей, напомнил мне, что Бог тоже не поленился и лично законопатил Ноев ковчег смолой снаружи.
Ноев ковчег…
Историю вы знаете, наверное. Там есть один момент.
Решение было принято — земля будет очищена от грязи. Но не мог Господь устроить эту бойню при живом первенце. Поэтому ждал, пока умрёт Адам…
Я присыпал берлогу землёй и удивился весеннему запаху перегноя. Все сложилось.
Значит – «Кецаль. Глава вторая. Ноев Ковчег».
Человека этого зовут Олег Жуковский. Когда-то он увидел «Всадник» в Питере, прыгал по лужам всю ночь, и утром уехал за нами.
Антон и DEREVO продолжают подготовку к съемкам музыкального фильма «Doppio» (реж. Антон Адасинский):
Антон считает, что сценарий еще не готов. А гитарист И. Тимофеев считает, что клип «Звезда» вобрал все идеи фильма и съемки закончены…
Л.Лейкин считает, что снимается многосерийный фильм, и прямо с третьей серии…
В общем, работа идет.
Бесконечные музыкальные репетиции, фото и кино-пробы… Надеемся, что в марте уже начнутся съемки, а пока — смотрите здесь…
Вашему вниманию предлагается клип «Звезда», одна важная фотография и длинный текст, объясняющий ее важность.
Поймите меня правильно. Новая вещь – она новая. А старая – она старая.
Вещь рождается на свет холодной.Потом она встречает своего первого человека
забирает у него частичку тепла, души. Потом еще и еще.
Окрашенная любовью других людей, она начинает сверкать, и круг ее поклонников растет.
У человека и у вещи бывают ссоры, разводы, пикники, свадьбы, преступления… Вещь
может уйти из дома, или сбежать с другим… Вещь может наказать и даже убить…
Поймите меня правильно…
Есть вещи живые – есть вещи мертвые. Как и люди. Но мертвого человека хоронят. А мертвая вещь живет в мире до своего физического исчезновения.
Живая вещь всегда была частью судьбы человека. Даже если это автомобиль или солонка. В начале 70-х люди стали петь грустные песни. И на звуки этих баллад слетелись Усталость и Неверие. Неверие во многое. В том числе и в свой труд. Зачем делать хорошую вещь? Кто увидит разницу?
Хладнокровный и безликий Китай засыпал нас мертвыми вещами. Ужас в том, что они
Копия настоящих, и в каждой из них смеется маленький человек с жесткими усиками и хитрыми глазами…
Музыкальные инструменты держались дольше всех…
Я ищу старые гитары. Пытаюсь сохранить или немного продлить им жизнь. Знаю, что будет день, когда НИ ОДНОЙ старой гитары на земле не останется.. Ну а пока..
Хофнер «Конгресс» – это 50-е годы. Недорогая была гитара. И отношение к ней было простое: и на пляж, и на пикник… Поэтому их совсем мало осталось.
Оъявление меня привлекло своей краткостью и какой-то несмелостью – «продаю старую гитару». Точка. И только одной фотографией, где на переднем плане старый чехол.
Показалось, что хозяин не хотел к ней приближаться. Цена явно была придумана – 100 евро. По форме я догадался что это Хофнер. По телефону хозяин подтвердил, что это Хофнер, что гитара висела на стене 40 лет. Договорились о встрече.
Ночью, в прихожей его баварского домика, я спросил его, знает ли он, что эта гитара стоит гораздо дороже.
— Возможно, сказал он, — но это сейчас не важно.
Сто евро он не стал класть в карман, искал куда их сунуть. Деньги жгли ему руки.
Запихивали гитару в чехол мы вместе. Она не хотела залезать. Я спросил его — играет ли он на гитаре. Ответил он громко, как будто бы для кого-то еще.
— Нет, но отец очень хотел этого. Он подарил мне ее очень давно, — потом поправился, — купил для меня.
Ему хотелось, чтобы я быстрее уехал. Мне хотелось того же.
Мне пришлось открыть окна в машине — так сильно от чехла пахло гнилью. Не висела эта гитара на стене! А была заперта в подвале, когда маленький мальчик окончательно не стал музыкантом. Но мечта умирает последней, не поднималась рука ни у отца, ни у сына расстаться с ней.
Она засверкала, когда я снял с неё слой плесени и сажи. Она оказалась НОВАЯ! На ней никто никогда не играл! В корпусе заметил бумажку. Вытащил и долго просидел, не зная, что с этим делать. На смятом обрывке детские каракули: мальчик за решеткой из струн и надпись:
Ты спишь.
Калачиком, обнимая подушку, зарывшись под одеяло.
Это — ночь.
И ты спишь,
И никто не знает, кто ты будешь звонким утром.
Какую кольчугу ты оденешь. Будешь ли политиком, верной женой, стариком и…
Ты спишь, и спит тот, кого ты увидишь в прицеле винтовки, или в магазине, с авокадо в руках…
И та, что заставит тебя пропустить трамвай, тоже спит…
Мы — дети этой ночью
И не важно, сколько богатства тебе снится, и размер картины над кроватью. И трясущиеся под дверью слуги, меняющие кофе каждые десять минут, чтобы не остыл.
И одна у всех кровать, и Дом, и Мир.
Мы спим, и, Господи, дай нам ещё немного полежать и не влезать в панцири этой жизни.
Знаю, что встану и стану тем, кем надо, кем должен, и кем привык.
А сейчас ………. — нет войны, измен и трудов.
Мы спим
Как дети
И
И я тоже хочу, как и ты,
Любить и быть любимым.
Да Простят Нас Те, Кого Обидим Днём!
Они тоже спали этой ночью и желали мне добра.
Я сплю.
С Новым Годом!
Текст: Антон Адасинский Фото: Антон Адасинский, Игорь Фомин, Настя Пономарева, С. Нойхаус, Т. Белоусова Видео: Настя Пономарева
За день до церемонии вручения призов Йоханнес Цайлер (Фауст) и я дали каждый по 32 интервью. А Сокуров – еще больше.
Каждое интервью начиналось фразой: «Что вы ощущаете получив Золотого Льва?»
На первом интервью я вздрогнул. – Что, уже получили??
— Да, нет, — сказал журналист,— просто, если получите, то мы это приклеим, а нет — то отрежем. Не брать же два интервью.
Вот я и изливался соловьем, какая это для нас радость! — благо, что кому пойдет приз — неизвестно.
После пятого интервью, я уже больше не мог повторять одно и то же. Стал запинаться злиться, упрекать журналистов в неграмотности, Венецию — в жаре, в общем, устал. Во время ланча сбегал к себе в номер и взял рекордер, почуствовав, что скажу то, что потом и не вспомню…
Вот выдержки из послеобеденных интервью.
Корейскому телевидению:
— Скажите, что было самое сложное на съемках?
— Самое сложное — это смотреть режиссеру в спину 47 дней, так как Сокуров не только использовал огромное зеркало для съемок, но и сам, чтобы видеть картинку правильно, — носил на плече автомобильное зеркало заднего вида. Поэтому, обсуждая роль, я стоял сзади и общался с плечом Сокурова. Это вошло в привычку, и встретив его в Венеции, я его попросту не узнал.
Белорусской газете:
— Скажите, Антон, всегда есть моменты съемок, которые не входят в окончательный вариант. Были ли такие у Фауста?
— О, да! В начале картины, в первые секунды Фауст погибает. Не удивляйтесь смелости режиссерского замысла. На Фауста в больнице падает станок с трупом, который он только что изучал на предмет — где находится душа. Его ученик Вагнер пытается вытащить его. Он вытаскивает некую субстанцию, уже непохожую на Фауста, толстую и неопрятную. Это и есть Фауст, слившийся со смертью. Это и есть мой персонаж Мефистофель. Фауст продолжает жить внутри меня. При окончательном монтаже весь этот кусок — 15 мин — вырезали. «Это и так понятно», сказал Сокуров, «зачем разжевывать?..» В начале фильма Фауст не умирает, но у меня остается толстый живот.
Японской газете:
— Скажите, Антон, что было самым опасным на съемках?
— Самое опасное — это умение ходить задом. Особенно по лаве Исландии. Так как весь фильм снимался задом наперед, актеры выполняли все физические действия в обратном порядке, чтобы на экране (пленка пускалась задом наперед) создавалась необычная форма движения. Поэтому огромный кусок — «подводная битва за Маргариту» – не вошел в фильм. Мы не научились плавать задом, а на компромисс Сокуров не пошел.
Не помню уже кому:
— Самое странное — это долина в Исландии, где на земле около гейзера мы увидели сотни следов человеческих лиц, как будто кто-то сильно вдавил лицо в землю. На месте рта везде были очень глубокие дырки. Оказалось, что это Известная Долина Нюханья. В воскресенье, сотни людей ложатся лицом вниз и нюхают оздоровительный серный пар. Съемочная группа приложилась тоже, но, с непривычки, главный оператор начал галлюцинировать, и предлагал подкрасить гейзер в красный цвет. «Это к Тарантино», — сказал Сокуров.
Италянское Раи уно:
— Фрезонские лошади, на которых мы скачем в преисподнюю, дорогие и редкие, известны также тем, что могут повторять слова, где много «Г» и «Р». Одна из них (моя), благодаря чешскому конюху — любителю Пушкина, отчетливо выговаривала «Гром гремит…» и «Редкий Дар…»
Греческое тевидение:
— Скажите, Антон, что самое смешное вспоминается?
— Много было смешного. В паузе между съемками, я пошел в лес. Отдохнуть. Гулял бесцельно, и наткнулся на огромную грибную рощу. Одни белые и подберезовики. Корзинки не было — стал пихать по карманам, благо костюм огромный. Набрав грибов, понял, что заблудился. Испугался, что сорву съемки. Начал кричать на руском и на итальянском… Появилась чешская семья грибников и тут же бросилась бежать — я забыл в каком я гриме. Трое полицейских появились через пятнадцать минут. Я объяснил по-чешски, что идут съемки и махнул увернно куда-то. Туда и пошли. Через двадцать минут свернули, по моему указанию, и окончательно заблудились. Один достал пистолет, другой вызвал вертолет. Вертолет прилетел не скоро. Вечерело. Сесть ему было негде, но он показывал нам дорогу.
Когда мы явились на съемочную площадку в репейниках и злые,- полицейским не в чем было меня упрекнуть. Да и я не обижался. Умница Сокуров не нашел ничего лучше как спросить меня:
— Где вы их нашли?
— В лесу, — сказал я, думая про грибы, — там их много.
А 10-го сентября мы как по нотам разыграли пьесу «Лимузин. Ковер. Фото Золотой Лев. Фото. Лимузин. Много Виски. Ночь. Венеция. Утро. Дорога Домой».
Угар этих дней смылся довольно быстро. Остался «Фауст». И не по-фестивальному долгие овации режиссеру Александру Сокурову.
– Пустите Доброго Человека, а не то он выломает дверь! («Айболит-66»)
Дорогие друзья!,
Спектаклем в Ювяскюле закончилось очень насыщенное полуторагодие.
И Антон, и Лена отправляются в креативный отпуск на Остров Мартышек и Бабочек – писать сценарий полнометражного фильма. Предложение от студии «Ленфильм» прозвучало неожиданно. Подготовительный период планируется начать уже в октябре. Тему фильма пока держим в секрете.
А в сентябре, для «разминки», DEREVO снимает клипы на музыку «Позитив Бэнд». Но подозреваем, что получится цельное кино.. И хорошо.
В ролях:
Весь Такой – Антон Адасинский
Вождь Вау-Вау – Игорь Тимофеев
Фердинанд – Николай Гусев
DJ Василёк – Андрей Сизинцев
Эммануэль Брюскинд – Алексей Рахов
Друг Геодезист – Виктор Вырвич
Фрегат «Стремительный» – Елена Яровая
Добрый Великан (Gentle Giant) – Вадим Твердюков
А также все DEREVO и много, очень много друзей, артистов, детей, художников, музыкантов, танцоров….
«…Шестеро музыкантов подрабатывают на праздниках. И вот – очередной звонок, и хозяин праздника присылает за ними машину. Увидев машину, ребята понимают, что этот праздник им запомнится надолго: автомобиль собран из берцовых костей наркодилеров, парус сшит из тысячи голубых ГДР-овских пионерских галстуков, а за рулем – гигант Альбинос, из породы вымирающих козлобелок…»
Весь Такой
«…живительный колодец смеха мельчает, ведро стучит по мшистым стенам, и вместо веселой шутки вылавливается только грусть в позеленевшей бутылке “Тархуна”…»
DJ Василёк
«… Это будет музыкальный фильм. Даже слишком..»
Эммануэль Брюскинд
Все, кто хочет помогать с костюмами, со светом и звуком, декорациями, гримом, ланчем, ассистировать на съемках, быть Веселым и Находчивым… пишите нам
А тем временем, Вадим Твердюков, Николай Гусев и Настя Пономарева заканчивают сведение и мастеринг альбома Positive Band «Кошка на Баяне»
Дальше – больше…
Сентябрь – «Фауст» Сокурова в конкурсе на лучший фильм на Венецианском фестивале.
(Не забыть фрак!)
Большой театральный проект в Перми..
Концерт AVIA в Питере в Юбилейном…
Подготовка спектакля вместе с выставкой М. Шемякина…
«Бессоница, Гомер, тугие паруса. Я список кораблей прочел до половины…»
О. Мандельштам
Gaudeamus igitur!
Текст: Антон Адасинский
Фото: Елена Яровая, Роман Екимов, Макар Ахпашев, Антон Адасинский и др.
Дизайн фото: Елена Яровая
Видео: Елена Яровая
Первый раз DEREVO выступало на OEROL в 1989 году!!
Ааааа! Когда это было???
Этот Остров сделал 22 лет назад из новой, никому не известной компании, всемирно известный театр DEREVO.
Именно там, в дюнах, под небом, на безграничных песках, в рёве ветра и прибоя и вырабатывался уникальный принцип танцев Дерево – освоение огромных пространств, лаконичность движений, чистота чувств, точность красок костюмов и реквизита, живая музыка природы…
Импровизации могли быть, и по четыре часа, и девять дней и ночей без остановки («Путешествие Золотого Яйца»).
И сейчас на юбилейном фестивале «OEROL» (30 лет!!!), на вершине холма, в бесконечном ветре, выдувающем все лишнее из мозгов и тела – DEREVO выступает с «Мефисто Вальс».
Никая фотография не передаст силы этого места…
Но все-таки…
Вот несколько фото-видений
Текст - Антон Адасинский
Фото - Анна Богодист, Елена Яровая
Дизайн фото - Елена Яровая
См. также один из первых фото-проектов на сайте DEREVO ВЕТЕР и ВОДА , посвященный острову Тершиллинг.
Я, Антон Адасинский, отвечаю в DEREVO за текст к новостям.
Меня все подгоняют.
Вот, написал про сон о тоннеле.
Даниил сказал, что «хватит тут роман писать от первого лица – народу нужна конкретика: были там-то, будем там-то, сделали то-то…»
Я написал, где были и что будет.
Лена Яровая сказала, что «это и так все знают, а камбала вибрацией в песок прячется…»
Написал про камбалу. Там она у меня прикидывается личинкою.
Сильно устал.
В общем, читайте все подряд. Это просто тревожная неделя апреля.
Мы были в Питере.
«Арлекин», «Мефисто Вальс», мастер-класс (много людей было, человек шестьдесят). Потом четыре дня фантазии на тему «Капля в Океане».
И я прилетел в Дрезден.
Знаете, я не болею. Ну, я имею ввиду гриппы там всякие, ангины. И вдруг - оппа! Просыпаюсь и понимаю, что никуда я идти не хочу. Я не хочу идти в театр. А хочу читать Фенимора Купера… и градусник хочу… и он мне говорит – температура 38°.
Так прошло два дня. Для меня, то же самое, как я себя читаю в прессе – непривычно. Но чудесно!
У меня есть друг (завидуйте!) - Игорь Тимофеев. Живет он в Озерках. У него домик, баня и двадцать восемь гитар.
Это место – моя пещера, и когда совсем невмоготу слышать чужие сердца - я бегу туда. В баню.
Там останавливается все, что можно обозначить. Слова и действия меняют смысл и теряют его. Мы, говорим с ним там, но тема не знакома и подсказана не нами.
Он видел сон.
Как он рассказал его - относится к языку парилки.
«поднялось на горизонте цвет изменился неба там как бы как надо а тут как рисуют не настоящее и большой кусок рубашку я расстегнул чтобы встретить удар есть секунд двадцать сначала будет свет закрою глаза потом звук а в звуках я понимаю стою и жду а потом ударит воздух и он уже кривой ребристый вижу великое игривое сжатие гармошки хоть руками трогай а глаза летят навстречу и я понимаешь!! пролетаю сквозь ядерный взрыв и каркасы остовы все помыто понимаешь?? вымыто и глаза большие надувные метров так по пять и мне как-то нужно их поворачивать…»
И я вспоминаю остаток своего сна. Да я его и не забывал.
Я бегу за Пьереттой на сцену. Это длинный тоннель. Она легче, быстрее, не догнать. И я, вдруг, не гонюсь за ней, а просто бегу. Ровно, точно. Это бег на сцену. Целую на ходу свое плечо.
Навстречу, справа на стене, огромная буква «М», потом еще «И». Я понимаю, что надо их помнить, ведь я бегу с конца этих слов. Это было не трудно. Когда буквы кончились, я сложил слова «Тепловой режим». Теперь я бежал точно на красное свечение. Бежать было легко. Я понимал, с улыбкой, что я лечу к магниту и ногами двигаю, только чтобы не признаться, что я лечу.
Мы сложили наши сны. Дальше не помню. Настя сказала что-то про бабочку, которая дает пощечину цветку. Мы упрекнули ее в поэтизации мужских проблем, но склеился образ этой ночи – бабочка и истеричный поцелуй лампочки…
Ода Бабочке-Поденке
Червяк, лежащий в коконе тесном!
Так жизнь твоя идет неспешно.
Весны не видишь ты, никчемный.
Уверен ты - покой твой вечен!
Так хорошо и тихо здесь,
И год и два,
И вдруг - прохлада! Треск!
Кричи, червяк! Так смерть приходит!
Хрустит твой щит, и страшно! Страшно!
Обломки кокона уносит ветер.
Ты мертв? Нет – жив!
Так что же это?
Где дом? Где теснота и сухость?
И снова хруст, как гром!
И за спиной прекрасных два крыла раскрылись,
И ты летишь, поёшь!
И день твой в небе, на ветру,
Под солнцем мира…
Ты думал это смерть?
А это жизнь!
Длиною в день!
Текст: Антон Адасинский
Фото: Елена Яровая, К. Фридландер, Елена Долматова, Роман Екимов
Дизайн фото: Елена Яровая
В мае Антон и Positive Band доделывают обещанный CD «Кошка на баяне», а пока смотрите видео Андрея Гладких на песню Андрея Сизинцева, Николая Гусева и Антона Адасинского “Времена года”.
С АХЕ — мы друзья. Не больше, и не меньше. Иногда целуемся при встрече. Иногда — годами сторонимся друг друга. Мы — женщины, невзирая на длину брюк и густоту бороды.
Не смог поехать к мартышкам в этом году — лечил тело. Надеюсь, бананы им поднесут и без меня.
Но, раз уж выпало время ничего не делать, то решил ничего не делать неподалеку — в санатории с радоновыми ваннами.
Принимать их можно не более трех раз в неделю. В этой деревне — радон особенно силен. 700 чего-то там. Но можно и договориться… И лежал я в них каждый день..
И вот что случилось.
Выглянуло солнышко, начальник ванного отделения накрыл меня попоной и выкатил ванну во двор. Февраль, снег и слепящее солнце. Лежу, только голова торчит.
Я чихнул. Тут же мелькнула тень, и ко мне на живот (на кожаную простыню) села сова. Я испугался. Это нормально. Скосил глаза и увидел начальника, который показывал, что надо делать: надуть правую щеку и постучать по ней пальцем.
Руки мои спрятаны в радоне. Сова близко. Вытаскиваю руку и стучу по щеке. Сова, пожав плечами (показалось), отступает на край ванны и устремляет в меня свои глаза–двустволки. Смотреть мне некуда. Смотрю в них.
Возможно, я заснул. Возможно — радон. Возможно — то, зачем живу…
…я бегу куда-то с толпой людей. Шумно. Вокзал, но празднично.
Из-за спин людей вижу какой-то спектакль.. Это АХЕ. Они висят над сценой. Ноги и руки в петлях.. вся мебель тоже.. не помню, что делают. Но что-то простое. Все это понимают и хотят дальше.
Но дальше никак, так как весь спектакль опускается вниз. У сцены нет пола и публика бежит этажом ниже смотреть продолжение.
Здесь спектакль короче.. Спуск убыстряется . АХЕ очень сосредоточены.
Структура веревок что-то диктует. АХЕ никогда не были театром. Сейчас это видно всем. Они проводники вниз. В этом многоэтажном супермаркете. Я больше не могу бежать вниз со всеми. Захожу в отдел чего-то. Меня окликает продавец. Нельзя трогать!..
Неожиданная вспышка ярости. Швыряю на пол какую-то вещь, бегу по лестнице. Людей меньше, движение АХЕ быстрее. Догадываюсь, что они распускают паруса. Сами на мачтах. Догадываюсь о финале, бегу вниз.. Ниже.. Служебный вход.. Ниже.. Со мной несколько таких же серьезных людей. Над нами дыра, и аплодисменты сверху. Паша и Максим опускаются неудержимо и предельно точно. Я и несколько зрителей — мужчин. Стоим у края котлована с водой. Туда и опустятся сейчас АХЕ. Я не остановлю это. И не увижу этого. Смотрю на мужчин вокруг. Они одеты очень по-русски — в черном и сером. Краски АХЕ чудесны, как почтовые марки Гвинеи…
Я смотрю на сову. Мигает лампочка. Пора вылезать. Мой палец у щеки, и сильно замерз.
Текст: Антон Адасинский
Фото: Елена Яровая, Сильвио Диттрих, Антон Адасинский
Дизайн фото: Елена Яровая